О'кей, о'кей. Пусть не все между ними так идеально гладко, как видится в юношеских мечтах. Пусть не обошлось от набивших оскомину ритуалов-жарких ночных бесед с выпивкой, долгих постельных часов изучения родимых пятнышек и детских шрамов на теле друг друга, бесконечных телефонных переговоров и пикников с пиццей на прихваченных инеем парковых скамейках. Пусть даже вкусы кое в чем не сходятся — догадка Джемм насчет пристрастия Смита к сухому белому и дорогим ресторанам оказалась верна. Но им ведь так легко и хорошо друг с другом. Часто ли бывает, чтобы уже на старте романа двое могли просто молчать — и не испытывать неловкости? Неважно, что Смит не самый бесшабашный парень на свете, что ему недостает непосредственности и авантюризма, — ну и пусть. Романтикой Джемм сыта по горло.

Она ничуть не обиделась за то, что Смит проморгал и дату первого их юбилея — месяц со дня знакомства, — и дату второго. Ей-богу, ничуть не обиделась. Ее нисколько не злило, что Смит не забрасывает ее комплиментами и не обращает внимания на ее новую прическу или новый наряд. Нисколько не злило. И уж конечно, она не расстроилась, когда он с готовностью отпустил ее на встречу со старым другом Полем. Она была только рада, что он по-прежнему засиживается в офисе, даже не думая менять рабочий график ради лишней минуты общения с ней. Слава богу, что не думает. Не нужны ей водопады внимания и фонтаны красивых слов — вместе с ними на твою голову изливаются и потоки моральных исков. Довольно. Розовые очки она в свое время достаточно поносила и благополучно от них избавилась. Теперь ей нужен только такой, как Смит.

Глава тринадцатая

Ральф давно отказался от чтения дневников Джемм. Последнего из дневников уж точно. Чистейшее безумие: Смит то, Смит это, Смит пятое-десятое, черт бы его побрал. А Ральфа будто бы и в природе не существует. Испарился — с того самого момента, когда она переспала со Смитом. Он-то в душе надеялся вычитать в дневнике хоть намек на сомнение в том, что Смит ей подходит, хоть какие-то мысли насчет несовершенства Смита и скоропалительности ее решения. Тщетно. Джемм ослеплена любовью, она «без ума» от Смита, и ее откровения в дневнике — сплошь нескончаемые, сиропные, тошнотворные дифирамбы «идеальному партнеру» в жизни и постели.

От тайных визитов в комнату Джемм он, однако, не отказался. Приходил через день, сидел подолгу, думал, наслаждался приятным запахом. В окружении вещей Джемм было почти так же хорошо и покойно, как в присутствии хозяйки. Ему здесь нравилось, здесь он был к ней ближе.

Вот и сейчас Ральф сидел на кровати Джемм, листая старый атлас Лондона, разглядывая отмеченные красными крестиками места и гадая, ради чего она их отмечала. На вечеринки ездила? Работу искала? Или квартиру?

На часах два пополудни. Клаудии нет в городе. Приятелей всех по подружкам разметало — вечер пятницы. Одинокий и заброшенный, Ральф отправился тосковать в комнату Джемм.

Атлас вернулся в верхний ящик стола, а взгляд Ральфа снова упал на стопку дневников. Сколько он уже борется с искушением? Приличное время прошло с тех пор, как он в последний раз влезал в мысли Джемм. Без борьбы с собой, разумеется, не обходится, зато это дисциплинирует, помогает чувствовать себя мало-мальски достойным человеком. Он долго сверлил дневники взглядом. Отвернулся. Нет, нельзя. Снова глянул. А-а-а, плевать! Выдернул из стопки нижний — потрепанную толстую тетрадь, всю в цветастых наклейках и намалеванных смеющихся рожицах. «1986», — значилось на первой странице. Желтоватый лист с легким хрустом перевернулся. Ральф начал читать.

Шесть часов спустя, пролетевших как одно мгновение, он знал о Джемм в тысячу раз больше. О детстве ее знал и об отрочестве; о том, как она ненавидела свои завитушки, худосочную комплекцию и маленький рост; о том, как ее одноклассницы теряли невинность, «залетали» и гордо разгуливали по школе с ожерельями из засосов, а Джемм при виде мальчишки-сверстника перебегала на другую сторону улицы, потому что стеснялась себя. Ночами она оплакивала свою непривлекательность и уготованное судьбой одиночество, а первый поцелуй случился только в пятнадцать, да с таким гнусом, что она потом долго отплевывалась, терла рот и тряслась от отвращения.

После этого неудачного опыта она стала бегать на свидания, но все с какими-то уродами, распускавшими руки, — до тех пор, пока однажды ее не пригласил Джастин Джонс — первый, судя по всему, школьный сердцеед, смуглый коллекционер разбитых девичьих сердец. Джемм была изумлена.

— Но почему? Почему именно я? — спросила она, намекая на общепризнанных школьных куколок, каждая из которых с радостью сбила бы ноги в погоне за Джастином, лишь бы добиться его благосклонного взгляда.

— Не знаю, — с кривоватой улыбкой признался он. — Внешность тут ни при чем; просто в тебе есть что-то такое… особенное. Свое. Ты мне здорово нравишься.

Сам не зная того, Джастин Джонс совершил невозможное: одной-единственной невразумительной похвалой он вселил в Джемм уверенность, которую не подарили бы и тысячи витиеватых пошлых комплиментов. Джастин оценил индивидуальность Джемм, польстил ей как личности, и она поняла, что вовсе не должна ни под кого подстраиваться. Она привлекательна и интересна сама по себе, и пусть катится тот, кто этого не видит.

С тех пор, если верить дневнику, Джемм пережила череду романов с невыносимо славными парнями, которые на поверку оказывались полнейшими кретинами, давили ее заверениями в любви и требовали хрен знает чего. Вот тут-то и возник Смит.

Одно хорошо: Ральфу по крайней мере стало ясно, что Джемм нашла в Смите, почему так на него запала. Смит на нее не наседал, не ограничивал, не контролировал.

Ну не ирония ли судьбы? Она влюбилась в Смита потому, что ему на нее наплевать. Просто смешно. Нет, скорее грустно. Джемм решила, что Смит не такой, как прежние ее парни, но на самом деле он не осыпает ее подарками, слащавыми знаками внимания и предложениями руки и сердца только потому, что давно любит другую.

Ральф достал из холодильника пиво, плюхнулся на диван, нашарил пульт на захламленном журнальном столике. Эх, «Симпсонов» пропустил. Любимый сериал уже сменился «Жизненными историями» — скучной программой о счастливчиках, спасенных из бушующих морских вод и горящих зданий.

Смита сегодня можно не ждать, он на пресс-конференции. В перспективе вечер наедине с Джемм. А что, если не валять дурака, а воспользоваться шансом и попробовать навести мосты?

Услышав женские голоса за окном, Ральф повернулся на диване и заглянул в щелку между шторами. Джемм! Как всегда, увешана пакетами с провиантом — в жизни не встречал девушку, которая столько времени проводила бы в супермаркетах, — и… ну и ну… болтает с этой блудливой блондинкой с верхнего этажа. Ральф навострил уши, но слова снаружи не долетали, лишь невнятные звуки. Забавно. Он невольно улыбнулся. Девушка Смита запросто завела знакомство, о котором сам Смит бесплодно мечтает целых пять лет. Ральф поднялся с дивана, критически осмотрел свое отражение в зеркале, взъерошил волосы и вернулся на место.

Входная дверь наконец открылась, и секунду спустя в гостиную ворвалась Джемм — жизненная энергия у этой крошки бьет ключом, она всюду и всегда врывается, — упакованная с головы до пят в широкое черное пальто с густо-лиловым меховым капюшоном.

— Потрепалась с верхней соседкой. Милая, правда?

«Какая угодно, только не милая». Ральф терпеть не мог Шери, но предпочел не возражать. Может быть, Джемм просто лучше разбирается в людях?

— Представляешь, она занимается танцами. Раньше балериной была, но пришлось бросить из-за высокого роста. Теперь понятно, откуда в ней такое изящество. Здорово держится, да?

«По мне, так большей стервы в целом свете не найти, а гонора в ней на десяток баб хватит».

— Какие планы на вечер, Ральф?

Он пожал плечами и почесал в затылке:

— Э-э… никаких, черт побери. Я в миноре. Пятница, как ни крути.