Следов погрома не было. Перед отъездом Шиобан навела порядок. В углу на кухне один на другом громоздились три мешка для мусора, набитых осколками его пластинок, у пожарного выхода сиротливо пристроилась голая елка, а у камина — пакет с останками елочных украшений. Вместе с Шиобан исчезли все милые мелочи, придававшие дому жилой, уютный облик: вазочки, рамочки с фото, часы, домотканые половички. Квартира сверкала хирургической чистотой и благоухала полировкой для мебели. Кошмар.
Едва шагнув через порог, Карл готов был бежать из квартиры куда глаза глядят. На кухне нет больше старенькой плетеной корзинки Розанны; и ремешок ее больше не болтается на крючке в коридоре. Холод. Пустота. Гробовая тишина.
Карл тяжело опустился на диван, на их диван. Шесть вечеров назад здесь сидела Шиобан и говорила, что все кончено, а он рыдал у ее ног и умолял не бросать его. Карл сгорбился, спрятав лицо в ладонях. Тишина и холод обволакивали, проникали до костей. Только теперь он начал понимать, что Шиобан ушла навсегда. Это не размолвка, это не попытка отдохнуть друг от друга. Это конец. Она не вернется.
В первый раз за всю жизнь рядом с Карлом не было ни души.
Глава двадцать шестая
Шери видела, как он вернулся на Альманак-роуд два месяца назад, в канун Рождества, в первый раз после того нашумевшего «Часа пик». Она стояла у окна в своем белоснежном пушистом халате и смотрела на серого, поникшего, скучного типа, мало похожего на прежнего брызжущего энергией Карла Каспарова. На глазах у Шери он толкнул входную дверь, и она могла бы поклясться, что уловила страдание в его тусклых глазах…
Шери понимала его чувства. Ха! Еще бы не понимать: весь Лондон разделяет его страдания. Карл стал звездой… типичный случай, черт побери. Что он был такое до знакомства с ней? Вшивый учитель танцев, вот что. Потом она его бросила — и вот благодаря их интрижке, благодаря Шери этот плясун взлетел на Олимп, его физиономия с удручающим постоянством мелькает на страницах самых модных столичных журналов и на телеэкране. Подумать только — у Шери от этой мысли кровь закипала в жилах, — Ричард и Джулия пригласили его на свое ток-шоу! Ричард и Джулия, ни больше ни меньше! Сначала Лондон, а теперь уж и вся страна захлебывалась, заходилась, обмирала от любви к долбаному Карлу Каспарову. Несчастному, брошенному Карлу Каспарову.
Бедняжечка Карл, думала Шери. Бедняжечка Карл, так страстно, так регулярно и жадно трахавший ее. Бедняжечка Карл, который зацеловал, облизал и огладил каждый закуток, каждый мягкий, теплый, сочный изгиб ее упругого тела, со стонами и рычанием изголодавшегося зверя набрасывался на ее лоно. Бедняжечка Карл, который без зазрения совести врал, предавал и обманывал самую прекрасную, если верить его публичным излияниям, женщину на свете. Говнюк! Да плевать мне на тебя, придурок.
Ладно, пусть инициатива исходила не от него. Она сама положила на него глаз и своего добилась. Крепкий оказался орешек этот Карл, чего уж душой кривить. Шери и запала-то на него только потому, что каждое воскресенье, подходя к окну, наблюдала одну и ту же тошнотворную сцену: Карл и Шиобан с чудным песиком возвращаются из магазина, нагруженные пакетами, смеются, болтают о чем-то своем, ей недоступном, и Карл так нежно обнимает плечи Шиобан, будто не замечает, какая она жирная корова, будто ему на это наплевать. Он определенно не задумывался о том, что теряет. Красивый ведь парень. Прическа, правда, и эти бачки уродские, и рубашки чересчур пестрые, но в общем и целом парень в порядке. Широкие плечи, мощная шея, классная задница, подчеркнутая не по моде узкими штанами, и роскошные, блестящие от геля черные волосы. А этот акцент… Шери всегда млела от мягкого ирландского выговора. Парень достоин лучшего, решила она тогда. И если сам не понимает, значит, нужно подсказать.
Она изрядно потрудилась, чтобы привлечь внимание жертвы. Бывало, даже руки опускались; так и хотелось заорать ему прямо в лицо: «Да очнись же, придурок! Протри глаза! Перед тобой настоящая женщина, лакомый кусочек; бери меня, я вся твоя. Обещаю, не пожалеешь. И больше в жизни не взглянешь на эту жирную бабищу!» Поначалу все ее старания пропадали втуне. Карл смотрел на нее, улыбался мимоходом, бросал «привет» и… не замечал. И чем дольше не замечал, тем сильнее она хотела его. Мечта заполучить Карла превратилась в навязчивую идею: Шери с мучительной дотошностью выбирала для него наряды, дожидалась, напрягая слух, когда хлопнет дверь его квартиры, и тут же выскакивала на лестницу. Однажды решилась проследить, куда каждый вечер в шесть часов он топает в своей гавайской рубахе и апельсиновых штанах, обнаружила, что Карл преподает танцы, и ухватилась за этот шанс. Джаз Шери любила и умела танцевать — отец научил, еще в детстве. Дождавшись окончания урока, она тайком проводила Карла до дома, «случайно» столкнулась с ним у входа и подвела-таки беседу к нужному финишу — приглашению на следующее занятие.
Легче, впрочем, не стало, хотя Шери и завоевала место постоянной партнерши Карла. Каждый четверг появляясь в классе, она вкладывала в детсадовские па всю свою страсть, обволакивала Карла томными взглядами, вихляла бедрами, флиртовала каждым движением тела, беззастенчиво вопившем «секс, секс, секс!», и без конца улыбалась. Все впустую. Карл благодарил, Карл не скупился на похвалы, Карл признавал, что обрел наконец достойную партнершу, время от времени угощал пивом, еще реже предлагал вернуться вместе домой — и только. Шиобан то, Шиобан се… эта Шиобан у него с языка не сходила, пока Шери наконец не поняла, что если хочет получить Карла, то придется взять его приступом. Что она и сделала. После чего он ей очень быстро надоел.
Теперь Карл знаменит; знаменит и богат. А где же, спрашивается, ее навар, где ее слава? Кем был бы Карл Каспаров без нее, Шери? Рядовым диджеем с местного радио, каких тысячи.
Несправедливо. Всю свою жизнь Шери стремилась к известности и признанию. В детстве мечтала стать примой-балериной, пока не вымахала под сто восемьдесят и не поняла, что ей не светит слава Марго Фонтэйн, не будут миллионы поклонников носить ее на руках и осыпать розами.
А теперь вот Карл Каспаров… Он-то знаменит, а о вкладе Шери кто-нибудь подумал? Почему она должна прозябать на второразрядных музыкальных тусовках, в то время как Карл Каспаров вращается в обществе столичных светил? Ей двадцать семь, она красива, но это преходяще — глазом не успеешь моргнуть, как уже будет слишком поздно. Старые уродины никому не нужны. Так и шанс свой упустить недолго.
Чем больше Шери думала о Карле, тем сильнее желала получить причитающуюся ей долю. В конце концов, именно о ней он твердит в каждом интервью, она и есть то «ничтожество», которое он поносит на каждом ток-шоу. В каком-то смысле она уже добилась признания — как дьявольское отродье, разрушительница семейного счастья.
Количество мыслей перешло в качество, и на прошлой неделе на нее снизошло озарение. Шери смотрела что-то по телевизору — женщина на экране вещала о том, как увела парня из семьи, как потом раскаялась и приложила все силы, чтобы помирить супругов, и как все ее потом превозносили за благородство. Вот оно! Почему бы не повторить тот же номер? Она прославится, причем как спасительница, а не как стерва. Из исчадия ада она превратится в героиню, весь мир станет обожать ее.
Шери уже видела статьи, сопровождающие ее фото в газетах: «Шери, очаровательная блондинка двадцати семи лет (85-60-85), призналась, что не в силах была дольше нести бремя вины. "Я никому не хотела причинить боль, — поделилась она сегодня с нашим корреспондентом в своем роскошном пентхаусе в Бэттерси, — но мне было так одиноко. Пусть Карл и Шиобан будут счастливы — вот все, о чем я мечтаю"». Шери прекрасно знала вкусы газетчиков и телевизионщиков: сраженный горем диджей, обнажающий душу в прямом эфире, для них лакомый кусочек, а до сих пор анонимная разлучница, выпрыгнувшая как чертик из коробочки, чтобы исцелить его душевную рану, — просто манна небесная.