Холодок радостного предвкушения пробежал по спине Шери. А что? Вдруг сработает? Ей всего и нужно-то, что обеспечить материальную базу, а для этого прежде всего — отыскать Шиобан. Куда она исчезла? Как с ней связаться? Как убедить в честности своих мотивов? Придется поиграть в «хорошую девочку», но Шери не сомневалась, что справится.

Но с другой стороны, идея, пожалуй, безнадежна. Подобной измены не простит даже такая корова, как Шиобан. Ха! Но Шери-то в любом случае внакладе не останется. Во-первых, всеобщее внимание обеспечено. Во-вторых, и Карл — не чурбан же он — не сможет не оценить усилий «ничтожества». Глядишь, и обратит на нее снова свой утомленный софитами взор. А уж Шери постарается прилепиться к нему намертво. Зря, что ли, столько сил и времени вбухала? Ох и здорово она будет смотреться под ручку с Карлом на глянцевой обложке.

Она опустила штору и уютно устроилась на диване с чашкой душистого мятного чая и пузырьком бледно-серебристого лака для ногтей. Думай, Шери, думай.

После переезда к матери Шиобан чувствовала себя чудом выжившей, но искалеченной жертвой землетрясения. Все кончено. Между ней и Карлом все кончено.

Первую неделю она только и делала, что прижимала Розанну к себе и рыдала, зарывшись лицом в густой собачий мех. Карл все звонил и звонил, а она отказывалась брать трубку, хотя какая-то часть ее изнывала от желания услышать его голос, поговорить, утешить. Она слышала тот самый «Час пик», прослушала все до единой песни, что он ставил для нее. Обняв колени, Шиобан сидела на своей девичьей кровати и слушала, как Карл делится с Лондоном самыми интимными воспоминаниями. Она обращалась к его звучащему из радиоприемника голосу и, не дождавшись ответа, снова плакала, плакала, плакала.

Мать пыталась урезонить ее, уговаривала сжалиться над Карлом и взять трубку. «Мальчик совершил ошибку, дорогая, — убеждала она, — но он любит тебя всем сердцем, да ты и сама это знаешь, так почему бы не дать ему второй шанс?» Шиобан понимала, что в какой-то степени мать страшит возможное одиночество дочери — в тридцать шесть не так просто найти себе пару; но она понимала и ее правоту. Первый шок от предательства Карла миновал, и Шиобан, запертой в четырех стенах своей детской спальни, уже казалось, что Карл заслуживает прощения, что она могла бы научиться вновь доверять ему, что они могли бы собрать осколки и склеить разбитое счастье в Бэттерси. Но что-то мешало этим мыслям набрать силу, что-то удерживало ее от ответа на звонки Карла, что-то не пускало ее на Альманак-роуд, где она вошла бы в квартиру со словами «Я вернулась, милый».

Шиобан преследовал образ Карла — обнаженного, взмокшего, подпрыгивающего на Шери… вверх-вниз, вверх-вниз; голый зад методично движется, сжимается, конвульсивно подрагивает, бедра напрягаются, всаживая член в Шери — быстрее, мощнее, глубже. Это видение доводило до рвоты и не желало исчезать, несмотря на все ее усилия. Эта картина сопровождала любые ее попытки простить. Казалось, кто-то опрокинул бутылку чернил на все то, что связывало ее и Карла.

Шиобан не позвонила и не вернулась на Альманак-роуд. Она осталась у матери и, с каждой минутой все сильнее страдая, ждала, ждала… Как принцесса, запертая на самой верхушке башни, ждала, что Карл примчится ее спасать. Только прекрасный принц не спешил на выручку. Он описывал Лондону Шиобан и их любовь, он обрывал телефон. Но он так и не пришел к ней.

И однажды воскресным вечером в конце января Шиобан сама сняла трубку, чтобы набрать номер… Рика. Она ничего не обдумывала заранее, не накручивала себя и не терзалась вопросом «звонить — не звонить?», а просто сняла трубку и позвонила. Должно быть, ухватилась за возможность поднять свой боевой дух, решила она позже, объясняя странный поступок. Комплекс неполноценности грозил раздавить, а память услужливо возвращала ее в шотландскую ночь, к восхищенным взглядам Рика, его поцелуям, его преклонению.

Они болтали добрых полчаса — о непривычных холодах, о Рождестве и Новом годе, о Поттерс-Бар, где теперь жила Шиобан, и о Фулхэме, где жил Рик, о друзьях и родных, о книгах и любимых блюдах. Казалось бы, самый обычный телефонный разговор обо всем и ни о чем, но в нем было столько тепла и дружеского участия, что Шиобан, положив трубку, впервые за много недель почувствовала себя живым человеком.

Общение по телефону повторилось, потом еще и еще, а где-то в середине февраля Рик предложил ей выбраться из своего жуткого Поттерс-Бар в Фулхэм, пообещав сводить в «Голубой слон», любимый ресторан Шиобан, а после устроить у себя — в спальне для гостей, разумеется.

Свиданием и не пахло; предложение прозвучало очень мило, по-дружески, как трогательная забота об умирающей от скуки приятельнице. Получив согласие, Рик заехал на чашку чая и вмиг очаровал миссис Макнамару.

— Что за чудный, чудный молодой человек, —приговаривала мать. — А как хорош собой! Подумать только, не поленился приехать за тобой из самого Фулхэма. В наше время редко когда встретишь такие манеры.

Рик без устали восхищался стройностью Шиобан — за последние недели она и впрямь сильно похудела, вернувшись в достойный четырнадцатый размер. «Хотя ты и раньше была великолепна», — добавлял он с улыбкой.

В машине, по дороге к Лондону, они почти не разговаривали. Слушали музыку и поминутно улыбались друг другу.

— Как я рад снова видеть тебя, — время от времени повторял Рик.

Шиобан улыбалась и отвечала, что тоже рада его видеть, и нисколько не кривила душой. Он благодарно сжимал ее руку.

Как странно, думала Шиобан, вспоминая тот вечер. Они и знакомы-то были всего ничего, встречались, по сути, один лишь раз, а чувствовали себя как старые добрые друзья. Ей было уютно и спокойно сидеть рядом с ним, молчать, слушать музыку, улыбаться… Казалось, оба знали, что впереди вся жизнь, что эта поездка — лишь начало долгого пути вдвоем.

Рик припарковал машину у своего дома, и они, медленно-медленно, как ходят лишь влюбленные, прошлись по Фулхэм-бродвей к «Голубому слону». Шиобан всегда считала, что стаж пары можно определить по скорости, с которой двое идут по улице. Они с Карлом давным-давно перешли на умеренный семейный аллюр, главная цель которого не побыть вместе, а побыстрее добраться из точки А в точку Б.

Однако если со стороны они и могли показаться свежеиспеченными влюбленными, Шиобан мысль о свидании даже не приходила в голову. Какое свидание? Рана еще кровоточит, о новом романе и речи быть не может. Да, общество Рика ей нравится больше, чем можно было ожидать, но она по-прежнему любит Карла.

Вот почему, как только они устроились за столиком и изящная таитянка приняла заказ, Шиобан первым делом спросила о Карле:

— Как он, Рик?

Тот пожал плечами:

— Хотел бы у тебя узнать.

— То есть… Ты что же, не разговаривал с ним? Рик покачал головой.

— Правда?

— Нет. Он ведь меня во всем винит, верно?

— Тебя?.. — недоуменно переспросила Шиобан. — С какой стати?

— Если бы не я, ты ничего не узнала бы. Это ведь я передал ему тот злополучный диктофон.

— Вздор! Ты, что ли, заставил его притащить диктофон домой, а меня — нажать кнопку воспроизведения? Или ты сунул его член в эту сучку? — Сообразив, что сорвалась на крик, Шиобан стрельнула взглядом по сторонам. — Прости, — шепнула она и заплакала. — Прости… Мне так… так больно.

Рик протянул ей платок, сострил, вызвав у нее улыбку сквозь слезы. Потом заказал шампанское, и они весь вечер проговорили о Карле, о Тамсин, о любви. Обо всем. Шиобан в первый раз получила возможность поделиться своими чувствами, облечь в слова отвращение к поступку Карла. У ее подруг — всех до единой — были мужья или приятели, к тому же все они дружили не только с ней, но и с Карлом, а Шиобан не хотела никого ставить в неловкое положение. С Риком все было по-другому. Рик сам был другим.

— Ну а теперь, — заявил Рик, когда тремя часами позже и на две бутылки шампанского тяжелее они вышли из ресторана, — довольно разговоров. Как следует повеселиться — вот что тебе действительно необходимо.